Как во славном было городе —
Казани,
Ожидаючи от нас прежаркой бани,
Не на пир оно честной на пирование.
Темным вечером сходилось на собрание
Именитое казанское купечество:
— «Постоимте, братцы, крепко за отечество!
Отстоимте от конечной от погибели
Животы свои да праведные прибыли!»
А и много ж их, купцов, тут насбиралося.
Горе-горькое к купцам, вишь, подбиралося,
Подбиралося к ним горе неотходное,
Большевистское ль то воинство народное,
Та ли силушка железная, упорная,
Та ли силушка крестьянская все черная,
Та ли рать неодолимая, опасная,
Рать фабричная, заводская, все
красная.
— «А и что же вы, купцы, да пригорюнились?
А и что ж вы, словно бабы, все разнюнились?»
Богатырь Бова сказал им учредиловский,
Тот ли Лебедев, соратничек корниловский.
На купечество сердито он накинулся,
Ажно стол перед Бовою опрокинулся.
Богатырь перед купцами он похаживал,
Свои жирные он ляжечки поглаживал,
Говорил он, сукин сын, да раздабривал,
Именитых толстосумов уговаривал,
Выговаривал купцам он укоризненно:
— «Что вы смотрите, голубчики, безжизненно?
Что вы тесно так друг к другу поприжалися?
А кого вы так, мил-други, испужалися?»
Богатырь ли тот Бова он ухмыляется,
Богатырь ли тот Бова он похваляется:
«Ой вы, добрые вы люди, вы не бойтеся,
Вы не бойтеся, мил-други, успокойтеся.
Как я выведу всю гвардию да белую,
Офицерскую шеренгу свою смелую,
Да казацкую всю силушку яицкую,
Разобью я: всю орду да большевицкую,
В пух и в перья разнесу ее без жалости.
Раскошельтесь только, други, вы по малости!
Проявите достодолжное усердие,
К вашим храбрым оборонцам милосердие.
Как их доблесть вся в боях уж попритуплена,
Она, доблесть их, на денежки вся куплена,
Из французского из банка вся оплачена,
По трактирам по казанским
порастрачена.
Самогонкою казанского
размочена.
А должна быть эта доблесть вновь отточена,
В сторублевые бумажечки оправлена,
На златом на оселочке вновь направлена!»
Приуныло тут крещеное купечество!
— «Бьем челом тебе, отец, за молодечество!
Раскошелиться, что делать, нам приходится.
Твоя доблесть нам в копеечку обходится!
Пообчистили мы дочиста все лавочки,
Так не будет ли какой, хоть малой, сбавочки?»
«Братцы,—молвил тут купец-мудрец Крестовников‚—
Ублажим уж без отказу мы полковников.
Сколько б ни было за доблести им дадено,
Чай, поболе нами денег понакрадено!
Было дельце нам в
Казани
предоходное:
Казначейство обобрали мы народное;
Сколько золота там ни было в наличности,
Все прибрали мы к рукам без околичности.
Стало, нечего нам, братцы, канителиться:
Есть расчет теперь нам, братцы, раскошелиться!»
Посудили, порядили, покалякали,
Пели с вечера, а утречком заплакали:
«Ой вы, головы ж вы наши, запропащие!
Ой, полковники лихие, разледащие,
Ой, обманщик ты, Бова, душа злодейская!
Ой, ты беглая ты рать белогвардейская!
Да куда же вы, собаки, все рассеялись!
Понапрасну мы на вас так понадеялись!
Ваша доблесть вся не стоит ни полушечки!
Завалящей не осталось у вас пушечки!
Побросали вы врагам все снаряжение!
Расказанское ты наше положение!»
Как во славной ли то было во Казани,
Дождались купцы от нас прежаркой бани.
Крепко парились купцы, да не допарились:
За Бовою улепетывать ударились,
Во всю прыть они помчались без оглядочки,
Растерявши образа и все лампадочки!
Ой ты,
Волга
многоводная, широкая,
Что широкая, раздольная, глубокая,
Ты тряхни своею вольностью старою,
Зашуми да разбушуйся под
Самарою!
Расскажи там всем про дело про казанское,
Что про войско про рабочее, крестьянское:
Оно движется-несется темной тучею,
Темной тучею, лавиною могучею;
Оно бьется за судьбу свою свободную,
За Советскую за власть простонародную!
Оно бьется, горит ревностью ярою.
—Выше взвейся, красный флаг наш над Самарою!
