Ночь в ночь...
Точь в точь—
Одна как другая!
Какую выделить?
Обрядить в звезды?
Повенчать с будущим?
Вылепить в песен воске?
Перебегая,
Видели
Версты
Мировое, синее блюдище—
Огромным пустым и плоским.
Может, и вправду вселенная кружится
И ветр не колеблет свечи планет.
Но—дыбом встают волоса от ужаса
При мысли, что не было мира и нет.
В гулких лесах
По тропинкам рыская,
Помнят о дальних небес чудесах,
Видя свое
Дорогое и близкое
Зыбким на мира мощных весах.
Снова вопя,
Зарезанная заря
Прокрасит холмы убегающим следом.
Опять и опять
Изрешетивший небо заряд
Зверю двуногому будет неведом.
Пусть
Мягче тигровой лапы
Вечер на горло наступит,
Весь
В шорохах автомобильных шин.
Снова грусть
Засветит угрюмые лампы,
Темную снова глазам пустоту пить.
Пока не измерит вселенскую весь
Призрачный торгаша аршин.
Ночь в ночь!
Чем же отмоете
Приросшую к каждому сердцу ночь вы?
— Пуля и нож,
Войте не войте,
Кровь уже хлещет в бездонные почвы.
День в день
Вдень:
Придутся один на один,
Ум прикуют на беззвучную цепь
И только—по датам смертей и родин
С важнейшим
В конце.
Выверни наизнанку—
Та же синь:
Весен булавочные уколы,
Темные отеки осени
Крутят земли замызганную шарманку
На выдуманной оси.
Все одно:
В море войдешь,
Улыбаясь
Плавному сгибу морского хребта…
Также и в дни.
Дно?
Дна не найдешь,
Только глубь голубая
Ей о себе станешь шептать.
День в день
Вдень—
Стань тихонько сбоку сам
Ни один не выдастся профиль,
Точно дьявольским фокусом
Дурачит ярмарку Мефистофель.
Вот—
Новый опыт
Над участью человека—
Той же зловещей фантазии:
Две тени показались
На транспаранте двадцатого века:
Изъеденный банкиром лик
Европы,
И гневом задернутое лицо
Азии.
1920
