Mapping Imagined Geographies of Revolutionary Russia

Title:

Nesvoevremennye mysli


First Line:

Stoit na beregu Fontanki


Author:

Maksim Gor'kii


Composition Date:

January 3, 1918


Composition Location:

Petrograd


Source of First Publication:

Novaia zhizn'


First Publication Location:

Petrograd


First Publication Publisher:

A. N. Tikhonov


First Publication Year:

January 3, 1918


Стоит на берегу Фонтанки небольшая кучка обывателей и, глядя вдаль, на мост, запруженный черной толпою, рассуждает спокойно, равнодушно:

______________________

- Воров топят.

- Много поймали?

- Говорят - трех.

- Одного, молоденького, забили.

- До смерти?

- А то как же?

- Их обязательно надо до смерти бить, а то - житья не будет от них...

Солидный, седой человек, краснолицый и чем-то похожий на мясника, уверенно говорит:

- Теперь - суда нет, значит, должны мы сами себя судить...

Какой-то остроглазый, потертый человек спрашивает:

- А не очень ли просто это, - если сами себя? Седой отвечает лениво и не взглянув на него:

- Проще - лучше. Скорей, главное.

- Чу, воет!

Толпа замолчала, вслушиваясь. Издали, с реки, доносится дикий, тоскливый крик.

* * *

Уничтожив именем пролетариата старые суды, г.г. народные комиссары этим самым укрепили в сознании "улицы" ее право на "самосуд", - звериное право. И раньше, до революции, наша улица любила бить, предаваясь этому мерзкому "спорту" с наслаждением. Нигде человека не бьют так часто, с таким усердием и радостью, как у нас, на Руси. "Дать в морду", "под душу", "под микитки", "под девятое ребро", "намылить шею", "накостылять затылок", "пустить из носу юшку" - все это наши русские милые забавы. Этим - хвастаются. Люди слишком привыкли к тому, что их "сызмала походя бьют", - бьют родители, хозяева, била полиция.

И вот теперь этим людям, воспитанным истязаниями, как бы дано право свободно истязать друг друга. Они пользуются своим "правом" с явным сладострастием, с невероятной жестокостью. Уличные "самосуды" стали ежедневным "бытовым явлением", и надо помнить, что каждый из них все более и более расширяет, углубляет тупую, болезненную жестокость толпы.

Рабочий Костин попытался защитить избиваемых, - его тоже убили. Нет сомнения, что изобьют всякого, кто решится протестовать против "самосуда" улицы.

Нужно ли говорить о том, что "самосуды" никого не устрашают, что уличные грабежи и воровство становятся все нахальнее?

Но самое страшное и подлое в том, что растет жестокость улицы, а вина за это будет возложена на голову рабочего класса, ведь, неизбежно скажут, что "правительство рабочих распустило звериные инстинкты темной уличной массы". Никто не упомянет о том, как страшно болит сердце честного и сознательного рабочего от всех этих "самосудов", от всего хаоса расхлябавшейся жизни.

Я не знаю, что можно предпринять для борьбы с отвратительным явлением уличных кровавых расправ, но народные комиссары должны немедля предпринять что-то очень решительное. Ведь не могут же они не сознавать, что ответственность за кровь, проливаемую озверевшей улицей, падает и на них, и на класс, интересы которого они пытаются осуществить. Эта кровь грязнит знамена пролетариата, она пачкает его честь, убивает его социальный идеализм.

Больше, чем кто-либо, рабочий понимает, что воровство, грабеж, корыстное убийство - все это глубокие язвы социального строя, он понимает, что люди не родятся убийцами и ворами, а - делаются ими. И, - как это само собою разумеется, - сознательный рабочий должен с особенной силой бороться против "самосуда" улицы над людьми, которых нужда гонит к преступлению против "священного института собственности".