Так как
Волга
была великой исторической дорогою, по
которой двигалась Русь и по которой народы
Азии двигались на Русь, то и ныне, начиная с
Нижнего Новгорода, вы попадаете в
смесь племен и народов: чуваши, татары, черемисы, киргизы, калмыки, персы -- все
это осколки исторической борьбы народов за обладание Волгой, мирно сожительствующие теперь со
славянским племенем. Долгое соседское сожительство разноплеменных народов, их
духовное взаимодействие отразилось, между прочим, и на волжских легендах,
преданиях и сказках...
Любопытный пример такого взаимодействия можно видеть на одном историческом
предании, связанном с городком Чебоксары.
--
Чебоксары
городок: четыре двора -- восемь улиц! -- иронизирует русское приволжское
население над любимым городом чувашей, земли которых идут отсюда по правой
стороне Волги далеко в глубь материка. В этой столице чувашского царства есть
древнерусская святыня, пользующаяся глубоким уважением как христиан, так и
чувашей-язычников, рожденным из исторического предания, а вернее, христианской
религиозной легенды. Есть в Чебоксарах Троицкий монастырь, построенный Иваном
Грозным. Около монастыря поставлена небольшая часовенка, в которой висит резной
из дерева выпуклый образ Николая-чудотворца в рост человека. Нижняя часть образа
со ступнями ног Святителя отколота, что поясняется таким преданием. Когда вышел
указ об изъятии из церквей религиозных статуй и выпуклых изображений святых,
настоятель монастыря приказал удалить этот образ Николы-угодника в отдаленную
часовенку около монастыря. А так как образ не входил в дверку часовни, то
настоятель приказал отколоть часть доски по ступни Святителя. Распоряжение
настоятеля было приведено в исполнение, но в тот самый момент, когда часть
образа со ступнями ног Святителя была отколота, настоятель сам лишился ног и до
своей смерти жил обезноженным. Христиане служат здесь молебны и акафисты, а
чуваши-язычники приходят к Святителю, изображенному с мечом в одной руке и с
церковью в другой, -- "судиться". Для чувашей-язычников, а также и черемисов, до
сих пор молящихся своему богу Керемету, этот образ является грозным и
справедливым судьей. Так они и зовут этот образ, и часто вместо вчинания
гражданского иска или процесса истец приводит сюда ответчика и заставляет его
поцеловать образ и при этом сказать всю "правду"... А вот пример обратного
воздействия из той же религиозной области, где причудливо переплелось
христианство с буддизмом.
Пробирался я однажды с берегов Волги к Баскунчакскому озеру[1]. Слез с
парохода на пристани "Владимировка", нанял попутного мужичка и поехал дальше.
Дело было в июле месяце, жара стояла невыносимая. Как золото, сверкала песчаная
степь, попадались караваны верблюдов с покачивающимися на их горбах узкоглазыми
скуластыми азиатами-калмыками; изредка, как становища диких, в стороне от дороги
вздымались, резко вырисовываясь на безоблачном и бесстрастно-равнодушном небе,
кибитки кочевников; около них толпились стада жирных и глупых баранов, вздымая
пылью похожие на золотой дым взбудораженные пески. Золотая раскаленная
однообразная пустыня! Словно по мановению волшебника перенесся из Европы в
Африку! И все это произошло в каких-нибудь два-три часа!.. Жара, как в котле под
огнем. Теперь пароход, плывущий по Волге, казался мне раем, из которого я попал
прямо в ад, в чертову печку! Вареное тело, расплавленный мозг, полная апатия и
нежелание разговаривать. Странно, что это пекло совершенно не действует на моего
возницу, русского мужичонку. Приспособился!
-- Что, барин, размалел[2]?
-- Да, брат, жарко, словно в ад попал...
-- Хорошо! Как на полке в бане. Сперва мне не нравилось здесь, а теперь люблю!
Хорошо!
-- Что же, брат, хорошего, когда, того и гляди, высохнешь, как вяленая вобла?
И во рту соль и песок...
-- Крепче будешь, как тебя провялить да просолить. Настоящей соли здесь нет
еще, а вот на озеро приедешь, там уж кругом до сотворения мира море-окиан
разливалось, а сказал Господь Бог: "Отделитесь земля и вода!"[3] -- и вот оно...
того... ехать нам теперь можно...
Сидит мужик неудобно, сочится из него, как из пораненной весною березы, сок;
рожа обожженная, лупится; весь он выцвел от солнца, а не действует: болтлив, как
кума на базаре. Раздражает вопросами космического характера.
-- Откуда же столько соли в море-окияне? Размножу, говорит, тебя, как песок
морской, как звезды небесные. А чего больше: песку али людей на земле? А вот под
Вольском гора Змиевая есть, а она, сказывают, совсем не гора, а Змий, Дракон
окаменелый. Ползла та Змия на Рассею, до Вольска доползла, а дальше Господь не допустил: "Окаменей!" --
говорит. И Змия в гору обратилась!..
Болтает, болтает, болтает... Помахивает кнутом, подергивает вожжей и болтает,
постукивая языком, как часы маятником...
-- Далеко еще?
-- Вишь, какой ты прыткий! Пожаришься еще! И половины не проехали. Вона --
гора стоит, так она как раз на полпутях от озера считается!
Я поднял голову, посмотрел вперед, куда ткнул кнутовищем мужик, и страшно
удивился: стоит посреди желтой песчаной пустыни огромная гора, буро-желтая с
красным отсветом при основании, и кажется такой неуместной и странной на желтой
песчаной равнине, словно вы увидали, например, пароход с дымящейся трубой и
вертящимися колесами на суше или железнодорожный поезд, бегущий по Волге!.. Даже
сонливость пропала, и у самого зароились в голове космические вопросы...
-- Гм!.. Действительно, гора! Странно! Каким образом она тут очутилась?
-- Гора-то эта? Вот ведь и видно, что человек ты ученый! Сразу понял, что гора
эта не простая... Догадался! Правильно говоришь: не должно бы быть тут, в этих
песках сыпучих, никакой горы, а эта гора сюда по распоряжению небесному
принесена и положена. Святая гора это! Однова я ехал, а у меня зубы болели.
Просто моченьки не было, ложись да помирай! Да только смерть-то на зубы не
приходит, а одно мученье! Доехал это я до Святой горы и прямо волком вою,
катаюсь в телеге, как пустой бочонок! Кажется, не только все зубы согласился бы
выплюнуть, а и башку оторвали бы, так спасибо сказал! И вот, милый мой, как
поравнялся я с этой Святой горой, скинул шапку, окстился и говорю: "Помоги,
Господи, для-ради Святой горы Твоей!" С верой, значит, я сказал. Без веры, как
на ветер, ничего не будет; ну а я -- с верой. И что же, братец мой? Как рукой
сняло! И такая радость в меня вселилась, что, прямо будем говорить, петь и
плясать захотелось! А это выходит вот почему: как я твердо уверовал, черту-то и
обидно стало. Вот он мне и нашептывает в душу-то: "Пой! Пляши!" Ан, врешь! Меня
не объедешь на кривой-то! Заместо песен-то да пляски я слез с телеги, упал
Святой горе в ноги и говорю: "Слава тебе, Святая гора-камень! Верую и
исповедую[4]!.. Блажен муж, иже не пошел к нечестивым..."[5]. И еще перекстился
на небо и сказал: "И не введи нас во искушение!"[6]
-- И с тех пор ты стал считать эту гору святой?
-- Что ты! Не я один считаю, а весь народ! Может, тысячи лет она тут стоит в
нерушимости. Да что, много ли годов от тех пор, как Христос-то на земле был?
-- От Рождества Христова без малого две тысячи лет.
-- Так вот с той поры и стоит она тут! И ничего ей не делается. И еще
простоит, простоит до окончания веков -- аминь!
-- Как же она сюда попала, и почему ее народ Святой называет?
-- А дело, видишь ли, как было... В те поры, как Христос на земле жил,
заспорили два брата. Один-от был бедный, а другой -- богатый. Заспорили вот о
чем: кто из них Господу Богу угоднее? Как спервоначалу Каин с Авелем из-за этого
самого повздорили, так теперь эти два брата. Хорошо! Оба свое настаивают.
Богатый говорит: я бедным милостыню подаю, голодного кормлю, холодного
обогреваю, в собор завсегда хожу за обедню, за вечерню, за заутреню, слово Божие
кажинный день читаю... Ну и прочее всякое... А он, видишь ли вот, как понимал:
голодный к нему придет, попросит хлебца, а он ему: сперва поди поработай у меня
в поместье, а потом -- с большим удовольствием! Голодный ему на целковый
сработает, а он ему на гривенник хлеба даст, а голодный, конешно, и сыт до
отвалу! Тоже и с холодным: одень меня -- говорит ему холодный, а тот пошлет его
на кухню капусту рубить или, там, дрова в сарае пилить, а потом, как тот дней
пяток поработает, старые щиблетки ему свои отдаст да портки худые. Вот и одел.
Я, говорит богатый брат, завсегда всем добро делаю, а ты что можешь? Сам бос и
наг, так каким манером другому помочь можешь?.. Вот и говорит ему бедный брат:
"Ничего у меня нет, окромя Бога в сердце! Зато я верую крепко и исповедую!" А
старший брат ему: "Вера без дела -- мертва есть![7] Ты только веруешь, а я делаю
дела богоугодные. А у кого и вера сильнее, то опять сумлительно!" -- "В таком
случае, -- говорит ему бедный брат, -- айда к самому нашему Господу Иисусу
Христу, сыну Божьему! Он нас рассудит!" Богатый говорит: "Согласен".
И вот, милый мой, отправились они ко Господу Иисусу Христу и всю дорогу
пререкались да спорили, у кого вера сильное и кто милее Господу. Христос в те
поры в Палестинах жил. Туда и пошли. Приходят и объясняют: так и так, рассуди
нас, Господи Иисусе Христе, Сыне Божий! Вот Христос и говорит: "Истинно говорю
вам[8], дети мои, что кто с верою скажет горе сей: "Сдвинься с места!" -- гора
передвинется. Если глубока вера в вас, то подымите эту гору на плечи, перенесите
ее отсель за реку Волгу и поставьте ее на правый берег!"
Поглядели братья на гору, перекрестились, помолились, разом единым на себя эту
огромадную гору приняли, на плечи себе краями поставили и понесли даже безо
всякой натуги! И вот шли они дни и ночи, месяцы-годы и подходить к матушке-Волге
стали. Конечно, маленько приустали, а только никакого виду друг дружке не
подают, прут гору дальше. А в те поры по здешним краям всякие бусурманы жили,
нехристи и погань всякая... Тут и теперь вон какие живут, неизвестно, во что они
веруют, а тогда еще хуже! Идолам жертву приносили! И, конешно, в этих местах
самое приволье Дьяволу было... Несут друзья гору-камень, а Дьявол старается
напакостить. То к одному, то к другому, так и сяк старается, ничего не
выходит... И придумал Дьявол им ловушку такую поставить: идут они, прут
гору-камень к Волге-матушке по здешним пескам сыпучим, а на песке, братец ты
мой, золотые деньги валяются, на солнышке поблескивают. Увидал бедный золотые
деньги -- даже ногой отшвырнул, а богатый брат позарился: дай-ка, думает, я на
ходу подыму штуки две-три!.. Малость только приклонился, чтобы пальцами за
золотую денежку схватиться и на ходу к себе в карман ее сунуть и дальше пойти, а
гора покачнулась у них на плечах и поползла... Бедный брат целым вышел, а
богатого брата накрыла, только мокро осталось! Вон видишь: понизу-то гора
покраснела? От крови это греховной брата богатого!.. Вот оно какое дело!
Поравнявшись со Святой горой, мы приостановились. Мужик снял шапку и
перекрестился. Я застегнул верхнюю пуговицу жилета и внимательнее обозрел гору
сверху донизу. Подошва горы от прислоек красной глины действительно кажется
обагренной кровью... Однако неужели только одна эта случайность могла создать в
народной фантазии столь хитросплетенную сказку?
Когда ехал я обратно, вопрос до некоторой степени разъяснился. Стало с
несомненностью ясно, что в данном случае православный русский мужичок
позаимствовал сюжет из калмыцкого религиозного культа, переделав буддийское
предание соответственно своей собственной религии.
На озере я познакомился с одним калмыцким князьком, зайсангом, недурно
владеющим русским языком, и от него узнал, что Святая гора у калмыков называется
горою Богдо и также почитается священной. С этой горою Богдо у калмыцкого народа
связана красивая фантастическая легенда на ту же тему "искушения", но окрашенная
в яркие краски восточной фантазии... Содержание и идея обеих сказок
тождественны, но в то время как русский народ изобразил дьявольское наваждение в
образе золота, богатства, буддисты-калмыки изобразили это искушение в образе
прекрасной девы, своей чувственной пляскою и красотою осквернившей чистоту души
блудной похотью у посвятившего себя Богу праведника. Не буду передавать вам эту
калмыцкую легенду в ее художественной форме. Для этого надо быть самому
человеком восточным с его необузданной фантазией и темпераментом, с его особенно
острым восприятием чувственных наслаждений, и с наивно и безгрешно сверкающими
глазами рассказывать о всех семи смертных грехах[9]... Но для того, чтобы вы
увидели, как замысловато переплетается творческая фантазия приволжских людей
разных племен и верований, я передам калмыцкую легенду в кратких чертах.
Владыка земли Далай-Лама, наместник Великого Будды, в поучение людям приказал
единой силою своей веры перенести огромную гору из Тибета к берегам Волги, дабы
живущие в далекой стране люди, увидя такое чудо, познали истинного Бога и
истинную религию. Для этой цели Владыка земли избрал двух праведников. Два
праведника в страстном порыве подвига, силою одной веры своей подняли гору и
понесли ее к берегам Волги. С непрестанной молитвою свершали праведники свой
подвиг в прославление единого истинного Бога и почти достигли уже берегов Волги.
Но здесь, среди пустыни, их постигло искушение: пред праведниками появилась
прекрасная дева и начала всеми доступными женщине средствами соблазнять
праведников. Долго кропились мужи праведные, но один-таки не выдержал: страстным
дыханием своим женщина коснулась губ каждого из праведников, а потом что-то
шепнула обоим на ухо и, убежав назад, стала звать их по имени, предлагая
взглянуть в самые сокровенные прелести. Один выдержал, а другой -- нет.
Оглянулся, несчастный! Оглянулся и в тот же миг пошатнулся и упал, так как от
того, что он увидел, помутилось у него в праведных мозгах... Гора его раздавила
и окрасилась кровью грешника, праведник же остался невредим. Когда гора упала, в
пустыне раздался женский хохот и горький плач. Смеялся Злой Дух, а плакал над
упавшей горою праведник...
Прошли века, сжились бок-о-бок на матушке-Волге разноплеменные народы, -- и
Никола-Угодник сделался "Праведным Судьей" у чуваша-язычника, а гору Богдо,
священную гору калмыка-буддиста, русский мужик называет Святою горою и снимает
пред ней набожно шапку!..
