Ясным вечером, в апреле,
Из Винченцо вниз, в долину,
Бедный брат, Франциск Ассизский
Шел двоем с учеником.

Гасло солнце в алом море,
золотя золмы и рощи
и ряды прибрежных пиний
заносимые песком.

И от гор, от темных пиний
Тени четкие ложились
Темно синим покрывалом
На немой простор долин.

А из бедных низких хижин,
что дымок струили к небу,
долетали смех и песни,
звуки флейт и мандолин.

Хмуро слушал их Антоний,
Ученик и друг Франциска,—
Он к молитвам был усерден
И к веригам тяжким рьян,—

—Что ты мрачен, брат Антоний?—
Молвил ласково учитель,—
Иль душа твоя не рада
Этим песням поселян?

Отвечал ему Антоний:
—«За тебя скорблю, учитель.
Ты поддался искушеньям
И забыл, что мир—во зле.

Вдохновенною молитвой
Нынче день не освятил ты,
И в смирении глубоком
Не приник челом к земле.

Грешным миром соблазненный,
Целый день ты веселился,
И ни песен, ни улыбок
Был не в силах побороть.

Даже девушек и женщин,
Мой возлюбленный учитель,
Не чуждался ты сегодня,
Да простит тебя Господь.

* * * *

Ничего ему на это
Не ответил в ту минуту
Бедный брат Франциск Ассизский,
Очи долу опустив.

Утомленный далким зноем
Тихо шел он, уповаясь
Предвечернею прохладой,
Тишиной полей и нив.

Вечер стлался синей дымкой,
Дали зыбились туманом,
Робко вспыхивали звезды
В небе темно-голубом.

Но поднялся тонкий месяц,
И ложились, гасли звезды
Под блистающим и острым
Золотым его серпом.

—«Отдохнем», сказал учитель;
И спустились оба к морю,
По скалистому ущелью,
На серебряный песок.

И молчали, отдыхая…
А над ними вечной славой
Розгорался свод небесный,
Безпределен и высок.

—«Брат Антоний, милый брат мой,
Преклани свой слух и сердце».
Обратился с кротким словом
Брат Франциск к ученику.

«Твой укор суров и горек,
Но его не заслужил я:
Как железные вериги,
Я устал носить тоску.

О грехах и зловеяньях
Сокрушиясь днем и ночью,
Забывал я жизнь и солнце
И о радостях—молчал.

Но земля зовет и манит,
Ибо так угодно небу,
Чтобы даже смех веселый,
Как хвала ему, звучал…

И сегодня, в день весенний,
Веселился я о жизни,
И улыбками и песней
Воздавал всему хвалу,

За живую радость мира,
За детей и добрых женщин
И за ласковое солнце,
Уходящее во мглу…

Все мы—странники на свете,
Все мы—гости в этом мире,
И, когда наш час удари,
Мы, покорные, умрем.

Но пока сияет солнце,
И пока смеются дети,
Да святится радость жизни
Перед каждым алтарем!

Скорбь и горе, славно тени,
Неотступны, неразлучны,
Всюду следуют за нами
И в грядущем и в былом.

Только счастье быстротечно,
Только радость мимолетна,
И любовь—подобна птице
С ускользающим крылом.

Да звенят-же, брат Антоний,
Завы юношей мятежных,
И веселый, беззаботный
Смех играющих детей!

Да цветет и зреет перлесть
Светлых девушек и женщин,
Вновь и вновь дарящих миру
Все тепло его лучей!

Ясным вечером, в апреле,
У недвижного залива
Так звучала речь Франциска,—
Светлый зав весенних дней.

И внимал ему Антоний,
И внимала тишь ночная,
И внимали скалы, камни
И былинки меж камней.

А задумчивое море
В лоне волн своих качало
Отраженный влагой месяц
И рои далеких звезд.

И казалось, что простерлась
Без конца не ширь морская,
А воздушный, тонкий, зыбкий
К звездным далям звездный мост.