Зеркальце, как зеркальце. Маленькое, круглое, цена ему—пятак.
Купец их с дюжину привез в степь.
Думает купец:
—Надо калмыкам продать, надо калмыков нагреть. Греха тут нету: калмык не
человек, зверь, и душа у него, как у пса, пар. Зверь и зверь.
Едет купец в гости к своему другу, калмыку Аргамаю, которого не раз
надувал.
Вечером приехал, к огоньку. Аргамай в юрте сидит, толстый, сильный. Один
у камелька сидит, баранью кость гложет мурлычет песню о том, как он
завтра на заре будет кочевать к снегам, где такие вкусные и сочные
травы—сласть скоту.
— Эзень! —поздоровался купец.
— Эзень, эзень! —откликнулся Аргамай, всматриваясь в пришедшего.
— А-а-а… Эвон кто! Друг!.. —радостно вскрикнул и уступил гостю свое
место.
У костра засуетился. —огонь ярче вспыхнул. —полбарана положил в котел,
чай по-калмыцки готовить начал: с молоком, жаренным ячменем и
солью.
— Баб нету… Один больной, другой в гости укатил, к отцу.
— Нет-ли арачки?
— Бар, бар…—и подал в гурсуке самодельную из молока водку.
Сидят, беседуют. Огонек весело горит. Арачка вкусная, теплая, по жилам
загуляла, в мозг ударила, дала волю языку.
Калмык смеется и купец смеется, по плечу Аргамая похлопывает, льстивые
речи говорит:
— Ни у кого таких хороших коней нет, как у тебя. Самые лучшие быки у
тебя. Самые жирные бараны у тебя. Ты богатый. Жена у тебя
красивая.
Говорит, арачку пьет, баранину ест.
Аргамаю любо, слушает, смеется и, чтоб не остаться в долгу, говорит
гостю:
— Ты самый хороший есть… Самый верный… Друг…
Вспомнил купец про зеркальце.
Думает:
— Надо подарить. Убыток небольшой—пятак.
Достал, показывает:
— На-ка, поглядись.
Смотрит пристально. Приковало его зеркало.
— Это кто?
— Да ты…
— Как я?!. Это шайтан!..
— Так, ты…
Молчит, еще пристальней всматривается, недоверчиво на купца смотрит,
говорит ему:
— Чего врешь?!. Нету!.. Шуба-то моя, а рожу сроду не видал, не
знаю!..
Купец блаженно улыбается, а калмык от нетерпенья заерзал по войлоку,
руки дрожат, крепко уцепились за волшебное стекло.
— Да ты надень шапку-то… Видишь?.. Ты!
Смотрит калмык—его шапка в зеркале, косу смотрит—его коса, с ленточкой,
бородавка на носу его, —ущупал…
— Ха-ха-ха!.. Продай… Делай милость, продай!
А купец совсем обмяк, радость другу своему доставить хочет, говорит:
— Да я тебе его…
— Делай милость, продай… Сколь хочешь, возьми!..
И вдруг купеческая душа к канаве покатилась…
— Нельзя…—четь дрогнув голосом, сказал купец.
— Возьми быка… Ребятам, бабам казать буду… Ха-ха-ха… Пусть смотрят
рожам…
— Нет, нельзя…—твердо купец сказал и легонько зеркальце к себе
тянет.
Аргамай не дает:
— Два быка, три быка!.. хороших!..
Душа купца в канаву ляпнулась, захлюпалась в черной жиже.
— Что ты, я сам дороже заплатил… В
Москве
добыл… Знаешь, слыхал?
Чуть не плачет Аргамай, большой ребенок:
— Возьми четыре быка… Пожалуйста возьми, друг!..
— Пойдем быков ловить, —жадно сказал купец.
Аргамай смеется плутовато, зеркальце подальше прячет, на купца с опаской
смотрит, не продешевил-ли тот, не отобрал-бы…
Ласково ему говорит тонким своим голосом:
— Ты самый хороший есть… Самый верный… Друг…
Поздно ночью возвращался к себе в стан пьяный купец. И выписывая в седле
опьяневшим туловищем мыслете, весело думал вслух:
— Он на то и калмык, что его учить… На то он и татарская лопатка.
