Нам незачем любить и не к чему стремиться
Проходит все само и все само уйдет.
Потоку вечных сил до капли дай излиться.
К чему забот, тревог и грусти вечный гнет?
Когда в душе кипят безудержные силы,
Не надо мудрствовать, а жить или творить.
А все истрачено, все отдано — могилы
Объятия примут, и будешь тихо гнить.
Не надо робости, борьбы и сожаленья.
А впрочем, каждый жест — врожденное у нас …
И в мире есть одно летящее мгновенье,
Одно живущее «сейчас».
Что было, иногда томит или волнует,
Но все ушло — и будет-ли опять?
Когда мы встретимся, он снова-ль поцелует,
Я захочу-ль его обнять?
Он — первая любовь, и сердце утомленно
Готово говорить, что он всегда один,
Что можно о других мечтать в тиши влюбленно,
Но в жизни есть один единый властелин.
Не знаю… Может быть… Мне кажется порою,
Что в нас ростут понятия любви
И Кто-то говорит: «Я все тебе открою,
Но после этого — сестру ее зови.
Ее понять важнее и труднее.
Вглядись-же в лик с печатью неземной:
Так просто, так легко — ведь кажется страшнее
Навек ушедшего покой.»
Так умирает жизнь, так умирают грезы
И так умрет и первая любовь
Но кто мешал последним вздохом слезы,
Кто видел боль, и страх, и кровь —
Тот пережил слепое упоенье,
Тот перешел большую грань
И на призыв, и трепет, и волненье
Ответит ласково: «Не надо, перестань…»

Мы все—во тьме мятущиеся души,
Но мудрость ясная приходит наконец,
И жизни шум все дальше и все глуше,
А там—неведомый венец.

Июнь 1916, Село Рудники, станция узкоколейки