Напугали мы крепко черную сотню:
Забилась она в подворотню, —
Поджавши хвост, по задворкам шныряет,
Надежды, однако, еще не теряет,
Что вернутся к ней прежние дни:
— «Бою-же, ца-ря храни!»
Меч светский и меч духовный—
Вот чем держался вождь верховный,
Первый помещик и дворянин,
Пьяница горький, безмозглый кретин,
Иль проще молвить—дурак отпетый.
Народ разутый, народ раздетый,
Народ голодный,
Народ холодный
Стонал веками в тяжком ярме;
Борцы за свободу гноились в тюрьме,
Кормили вшей по чумным этапам;
Раздолье быдо царским сатрапам,
То-бишь опричникам и палачам:
Была им работа по темным ночам!
Сколько братьев наших замучено.
Сколько с детьми матерей разлучено,
Сколько позора,
Сколько разора
Русь горемычная перенесла!
Не было жертвам числа!
Не было счета казням жестоким,
Бойцы задыхались по шахтам глубоким:
В
Сибири
далекой, в тайге непроходной,
Сколько убито силы народной,
Пролито слез и кровавого пота!
Без счета!
Без счета!
Кем же держалась проклятая власть?
Кто не давал ей так долго упасть?
Кто, перед троном упав на колени,
Лобзал обагренные кровью ступени?
Кто проплаканных, скорбных очей
Не сводил со своих палачей?
Кто, с надеждой, в очах затаенною,
Силой покорною, многомильонною,
На груди пригревая лихую змею,
Проклинал беспросветную долю свою?
Кто не пел, а рыдал в своих песнях печальных
Под бряцанье цепей по дорогам кандальных?
Кто?
«Народ! Сам народ! Задурманенный
Дымом ладана весь отуманенный,
Сбитый с толку речами елейно-церковными,
Взятый в крепкий зажим палачами чиновными,
Ошарашенный муштрой военною
И казармой-тюрьмой толстостенною,
Мироедской ордой обираемый,
Угнетаемый, люто караемый
И духовным и светским мечом,
Сам народ был своим палачом!
Сам!..
Спасенья ища в поножовщине,
Изливая свой праведный гнев в пугачовщине,
Против всех, кто, как мусор, его попирал,
Народ сам себя усмирял и карал‚—
Сам, своими руками,
Плетью, пулей, штыками,
Темнотой озверелых народных полков,
Серых темных, забитых, кого из казармы
Выводили отцы—командиры, жандармы,
Убивать своих братьев, сестер, матерей
Ради пьяной потехи попов и царей!
И теперь, и теперь в это смутное время,
когда сбросили с плеч мы проклятое племя
Барской сволочи, люд трудовой угнетавшей,
Кто теперь вас ведет против «черни восставшей»
Вас, убийц, «усмирителей» черную рать?
Кто ведет? И кого вы хотите «карать»?
Для кого вы готовите казни и пытки,
Охраняя грабителей наших прибытки?
Что ж? Идите! Мы к встрече готовы.
Эй, скажите нам, кто вы?
Эй вы,
Идущие против рабочей
Москвы,
Против красных бойцов
Петрограда!
Какая за каинский подвиг награда
Холопам обещана барским
За измену рядам пролетарским,
За измену родному народу?
За чью вы стоите свободу?
С кем клятвой преступной вы спаяны,
Каины, Каины?..
Откройте глаза, посмотрите вокруг:
Где враг ваш? Где друг?
Кто ваши вожди и владыки?
Такие ль, как вы и как мы, горемыки?
Иль белая кость, дармоедская шайка?
(Чья ж по спинам по вашим гуляет нагайка?)
Чьи окрики злые и властные
Вас гонят на бойню, несчастные?
Несчастные, темные, темные,
Вы—пахари, вы—силачи черноземные,
Вас гонят на бой—с черноземною ратью:
В преступном бою
Идти на свою
Родную и кровную братью!
55
Опомнитесь! В землю воткните штыки,
Бедняки, бедняки!
Пусть земля, орошонная кровью народной,
Со стали холодной
Сотрет, пусть сотрет страшный след со штыков:
Кровь таких же, как вы, бедняков,
Чьи руки в таких же мозолях, как ваши,
Кто пил горький яд из отравленной чащи,
Той чаши, которой, в жестокой гордыне,
Вас потчует банда господская ныне.
Разбейте ее, не жалея,
О череп злодея,
Который, пленив вашу душу и тело,
Вас гонит на злое и черное дело!
Разбейте, разбейте ее на куски,
О головы тех, кто зажал вас в тиски,
Кто волю сковал вашу волей своею,
Кто мертвую петлю надел вам на шею,
Кто ложью лукавых и гнусных речей
Вас всех обратил в палачей
В холопов покорных отродья змеиного!
Смерть гадам! Убейте их всех до единого!
Покончив с проклятыми гадами,
В одиночку‚ полками, отрядами,
Избавясь от гнета господской орды,
Все в братские наши вступайте ряды!
